— Я уже говорил: вы не представляете, с каким опасным преступником имеете дело. Вскоре вам придется пожалеть о своей снисходительности.

— Архиепископ приказал мне заботиться о здоровье узника, и я намерен следовать его наставлениям, — раздельно произнес я. — Что до вас, сэр, то, боюсь, ваши суждения весьма предвзяты. И дело тут вовсе не в излишнем усердии, о котором говорил архиепископ. Я уже успел понять, что жестокость доставляет вам удовольствие.

Редвинтер вновь попытался испепелить меня взглядом, однако гнев придал мне решимости.

— Не думайте, что вам удастся безнаказанно потакать своим порочным пристрастиям, — заявил я. — По прибытии в Лондон я непременно сообщу архиепископу о том, какова подоплека вашего служебного рвения.

Совершенно неожиданно Редвинтер ответил на мое заявление издевательским смехом, который гулко разнесся под сводами башни.

— А вы что, думаете, архиепископ пребывает в заблуждении на мой счет? — спросил он, отсмеявшись. — Уверяю вас, сэр, нрав мой прекрасно ему известен. Но он понимает — именно такие люди, как я, необходимы Англии. Только они способны защитить ее от еретиков. Мы служим справедливому, но суровому Богу, — отчеканил он, приблизившись ко мне вплотную. — Помните об этом.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Выйдя из замка, мы с Бараком направились в соборный квартал. Мастер Ренн, без сомнения, давно уже ждал нас, так что мы старались шагать как можно быстрее.

— Может, мне сходить в аббатство и встретиться с Малеверером? — предложил Барак. — Сообщить ему о том, что в стене дома стекольщика, скорее всего, есть какой-то тайник, на который украдкой поглядывал мальчишка?

— Не стоит, — поколебавшись, решил я. — Ваша помощь понадобится мне при разборе прошений. Ведь к завтрашнему утру мы должны подготовить документ, излагающий их содержание. Как только освободимся, немедленно отправимся в аббатство и поговорим с Малеверером. Впрочем, думаю, что к этому времени они сумеют вытянуть из злополучного подмастерья все, что ему известно.

Оказавшись у ворот, я вновь предъявил свои бумаги караульному, и нас пропустили внутрь.

Когда мы вошли в соборный квартал, первый за весь день солнечный луч пробился сквозь густую завесу туч, заиграв в разноцветных окнах огромного собора.

— Любопытно, почему в соборе сохранились витражные окна? — спросил Барак. — Ведь во всех монастырях такие окна уничтожены. А изображения святых и апостолов сочтены идолопоклонничеством.

— Среди реформаторов было немало таких, кто настаивал на повсеместной замене витражных стекол на простые, — пояснил я. — Но король ограничился монастырями. До поры до времени.

— Не вижу смысла в подобном ограничении.

— Это всего лишь определенный компромисс со сторонниками традиций. К тому же вам пора уяснить, что политика и здравый смысл зачастую несовместимы друг с другом.

— С этим я вполне согласен, — усмехнулся Барак.

Дряхлая экономка мастера Ренна, открывшая нам двери дома, выглядела столь же неприветливо, как и во время первого нашего визита. Старый законник сидел в гостиной, погруженный в чтение. В очаге весело горел огонь. Оглядев комнату, я заметил явные следы попыток привести ее в порядок. Книги были аккуратно сложены, желтые и зеленые плитки, покрывавшие пол, сверкали чистотой. Сокол по-прежнему восседал на жердочке; колокольчик, привязанный к его лапе, тихонько звякнул, когда он повернулся и уставился на нас своим глазом-бусинкой. На столе, поверх великолепной скатерти, вытканной белыми розами, высились три огромные кипы бумаг. Завидев нас, мастер Ренн поднялся и отложил книгу.

— Приветствую вас, брат Шардлейк. Хорошо, что вы привели с собой молодого Барака.

— Простите, что мы так поздно, — виновато улыбнулся я. — Вы получили мою записку?

— Да. Насколько я понял, вас задержало какое-то неотложное дело?

Мне вновь пришлось рассказать историю о стекольщике, упавшем с лестницы, умолчав о событиях, которые последовали за ней. Ренн, выслушав меня, задумчиво сдвинул брови.

— Так Питер Олдройд погиб, — произнес он. — Я хорошо его знал. В течение года он возглавлял гильдию стекольщиков и не раз обращался ко мне за содействием в разрешении вопросов, связанных с законом. То был человек, достойный всяческого уважения. Он обладал спокойным и уравновешенным нравом, хотя и испытал немало несчастий. Во время чумного поветрия тридцать восьмого года он потерял всю свою семью.

Ренн помолчал несколько мгновений и заметил, указав глазами на лежавшую на столе книгу:

— Когда вы вошли, я как раз читал историю Ричарда Третьего, написанную сэром Томасом Мором. Этот автор обладал на редкость беспощадным умом.

— Да, он отнюдь не отличался благодушием, которое ему стали приписывать после его кончины. Теперь некоторые люди, вспоминая о нем, окружают его ореолом святости.

— Но по части выразительности слога он не знал себе равных. Вот что он пишет по поводу войны Алой и Белой розы: «Войны, как и сценические представления, относились к числу излюбленных забав королей. Впрочем, всем подмосткам на свете они предпочитают эшафоты».

— С этим трудно не согласиться. Хотя драмы, которые короли разыгрывают на кровавых полях битвы, отличаются большей грандиозностью.

— Вам тоже не занимать красноречия, — улыбнулся Ренн. — Но садитесь, прошу вас. Прежде чем мы приступим к работе, вы с молодым Бараком должны выпить по стаканчику вина. Вид у вас обоих утомленный.

— Да, нынешнее утро принесло нам немало хлопот.

Усевшись за стол, я скользнул взглядом по груде книг, возвышавшейся поблизости.

— Вы, я вижу, обладаете богатым книжным собранием, сэр. Вне всякого сомнения, здесь множество редких экземпляров.

— Да, я храню у себя много старых книг из монастырских библиотек. Трудов по теологии среди них нет — если бы я попытался ими завладеть, это навлекло бы на меня ненужные подозрения со стороны Совета северных графств. Но некоторые редкие сочинения по истории и философии мне удалось спасти от уничтожения. Книги эти ценны не только своим содержанием, но и своей красотой. А я, знаете ли, неравнодушен к красивым старинным вещам. Собирал их всю свою жизнь.

— Достойное увлечение, сэр. Разумеется, монастыри следовало уничтожить, и все же нельзя не пожалеть, что в огне погибло столько редких книг и произведений искусства. Я своими глазами видел, как конюхи обтирали лошадей бесценными страницами, с великим тщанием созданными монахами-переписчиками столетия назад.

— Рад убедиться, брат, что мы придерживаемся сходных воззрений, — кивнул Ренн. — В последние три года в Йорке было уничтожено несколько монастырских библиотек. Монастырь Святого Клемента, Святой Троицы и самый большой — Святой Марии — все они были распущены. Сокровища знания, которые там хранились, постигла печальная участь. Мне удалось спасти лишь малую их часть. Однако наверху у меня есть неплохая библиотека, — добавил он с улыбкой. — Этой весной в Йорк приезжал антиквар Джон Лиланд. Мое собрание произвело на него сильное впечатление. Полагаю, оно даже возбудило в нем некоторую зависть.

— Надеюсь, со временем я тоже буду иметь удовольствие ознакомиться с вашей библиотекой.

— Разумеется, — улыбнулся Ренн и склонил свою львиную голову. — Но, к сожалению, сегодня нас ожидают куда менее интересные сочинения. Вот они, прошения, поданные на имя короля, — кивнул он на заваленный бумагами стол. — Кстати, брат Шардлейк, к какой корпорации вы принадлежите?

— К Линкольнс-Инн. Дом мой расположен прямо на Канцлер-лейн, что весьма удобно.

— А я изучал закон в Грейс-Инне. Но это было давно, очень давно. Можете себе представить, я приехал в Лондон в тысяча четыреста восемьдесят шестом году. Отец нынешнего короля еще не взошел тогда на престол.

«Пятьдесят пять лет назад ему было около семнадцати лет, значит, сейчас семьдесят два», — быстро подсчитал я в уме.

— Но, окончив обучение, вы вернулись в Йорк, дабы заняться практикой?