— Значит, вы считаете, человеку не стоит отдаваться любви всецело? — спросила Тамазин, с любопытством поглядев на меня.

— Я в этом убежден.

— Тогда мне вас жаль, сэр.

Я взглянул на нее не без суровости.

— Ни при каких обстоятельствах человек не должен забывать о чувстве меры, Тамазин. Вас это касается не в последнюю очередь. Многие сочли бы, что представление, которое вы разыграли ради знакомства с Джеком, свидетельствует… скажем так, об отсутствии равновесия между чувством и разумом. И о том, что увлечение может толкнуть вас к безрассудным действиям.

— Каждый, кто хочет чего-то добиться, должен действовать, — изрекла Тамазин. — От пустых разговоров мало толку.

— Вот как? Кажется, вы взяли на себя труд учить меня жизни?

Тамазин, поняв, что зашла слишком далеко, потупила голову.

— Значит, мистрис Марлин не говорила вам ничего, что проливало бы свет на ее намерения?

— Нет.

Тамазин по-прежнему избегала смотреть на меня.

— Но возможно, вы говорили об исчезнувших бумагах? После того, как Малеверер допросил вас обеих?

— Уверяю вас, между собой мы даже словом не обмолвились об этих бумагах. Мистрис Марлин они совершенно не интересовали. По крайней мере, так мне казалось.

Девушка злилась на меня и не давала себе труда это скрыть. Я почувствовал, как в душе моей поднимается волна раздражения.

В молчании мы дошли до палаток, перед которыми сидели на траве Джайлс и Барак. Завидев нас, мой помощник помахал рукой. Лицо девушки просветлело.

— Джек! — воскликнула она и побежала к нему.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ

В Леконфилде, точнее, в палатках на открытом поле перед замком мы провели три дня. Говорили, что у короля здесь дела. Шотландцы частенько совершали набеги на приграничные деревеньки; это служило несомненным признаком того, что король Джеймс не имеет намерения восстанавливать дружеские отношения с Англией. Возможно, защитные сооружения в Халле действительно требовалось привести в полную боевую готовность.

Участникам путешествия запретили разгуливать по окрестностям; впрочем, у меня не было ни малейшего желания совершать пешие прогулки. За последнее время я так устал, что почти не выходил из своей палатки, отсыпаясь. Отдых пошел мне на пользу, и к концу третьего дня я почувствовал себя бодрым и полным сил. Столкновение со смертью, пережитое в Хоулме, отодвинулось в прошлое, и я вспоминал о нем без содрогания.

Ежедневные посещения Бродерика оставались моей единственной заботой. Карета, в которой находился заключенный, стояла на соседнем поле. Арестант погрузился в полную апатию, целыми днями он неподвижно лежал на своем тюфяке и, казалось, едва замечал мое присутствие. Редвинтер тоже приутих; по крайней мере, более он не предпринимал попыток завязать очередную словесную схватку. Возможно, я задел его за живое, заявив, что считаю безумцем.

В первое утро в Леконфилде я заставил себя отправиться к Малевереру. Стражники провели меня во внутренний двор замка. Дородную фигуру Малеверера я увидал издалека. В следующее мгновение сердце мое неприятно сжалось, ибо в его собеседнике я узнал Ричарда Рича. Оба взглянули на меня с удивлением. Я снял шляпу и поклонился.

— И вновь перед нами вездесущий мастер Шардлейк, — изрек Рич, и его тонкие губы тронула насмешливая улыбка.

Я вспомнил, что в Хоулме он видел, как мы с Бараком и Тамазин выходили из шатра королевы.

«Любопытно, сочтет ли он нужным упомянуть об этом сейчас?» — пронеслось у меня в голове.

Однако Рич ограничился тем, что произнес:

— Я слышал, на вас покушались, но вы сумели сохранить свою драгоценную жизнь. Мне остается лишь сожалеть, что стрела, выпущенная некоей леди, не достигла цели. По крайней мере, она избавила бы меня от хлопот, связанных с делом Билкнэпа, которое вы так или иначе проиграете.

Рич расхохотался, и Малеверер принялся угодливо ему вторить.

Я так привык к издевательским выпадам Рича, что даже бровью не повел.

— Я хотел бы поговорить с вами, сэр Уильям, — произнес я, глядя на Малеверера. — В голову мне пришли кое-какие соображения, связанные с мистрис Марлин.

— Должен признать, этот малый не глуп, — заметил Малеверер, обращаясь к Ричу. — Иногда к нему стоит прислушаться. Представьте себе, он догадался, каким образом Бродерик добыл яд.

— Боюсь, любовь к расследованиям не доведет его до добра, — бросил Рич. — Я оставлю вас, сэр Уильям. О нашем маленьком дельце мы поговорим позднее.

С этими словами он удалился.

— Ну, что вам еще взбрело в голову, брат Шардлейк? — вопросил Малеверер, метнув на меня исполненный досады взгляд.

Я рассказал ему о том, что поведение Дженнет Марлин на вершине холма показалось мне несколько странным. Упомянул, как она медлила в решающий момент, по всей видимости, намереваясь задать мне некий важный вопрос.

— Я очень сомневаюсь в том, что документы похитила именно мистрис Марлин, — заключил я свой рассказ. — В этом преступлении она так и не созналась. К тому же нелепо было бы оставлять меня в живых лишь затем, чтобы впоследствии открыть на меня охоту. Вне сомнения, она полагала, что бумаги до сих пор у меня, — добавил я, пристально взглянув на Малеверера. — Возможно, она считала, что я намерен скрыть их от вас и предъявить Кранмеру.

Вельможа сдвинул брови и принялся покусывать свой длинный желтый ноготь.

— Из всего, что вы сказали, следует, что бумаги оказались в руках заговорщиков, — наконец процедил он.

— Да, сэр Уильям, я пришел именно к такому выводу.

— А я думаю, все это не более чем ваши фантазии. Если бы заговорщики завладели бумагами, они не преминули бы предать их огласке.

— Может статься, они выжидают подходящего случая.

— А вы с кем-нибудь делились этими вашими… домыслами? — подозрительно прищурившись, осведомился Малеверер.

— Только с Бараком.

— И что он вам сказал?

— Он, как и вы, отнесся к моим словам без особого доверия, — поколебавшись, признался я.

— Значит, он не так глуп, как кажется. Выбросьте из головы весь этот вздор. И более не надоедайте мне с вашими выдумками, — заявил Малеверер, грозно сдвинув брови.

«Да, подобный поворот событий Малевереру совершенно ни к чему», — отметил я про себя.

Только он решил, что проблема с таинственными документами наконец улажена, как возникает предположение, согласно которому они могли оказаться в руках заговорщиков.

Сообщив об этом Тайному совету, Малеверер рискует навредить собственной репутации.

— Я все понял, сэр Уильям, — с поклоном сказал я и повернулся, чтобы уйти.

Голос Малеверера остановил меня у самых ворот.

— Мастер Шардлейк!

— Слушаю, сэр Уильям.

— Сэр Ричард Рич совершенно прав, — заявил он, обратив ко мне растерянное и злобное лицо. — Вы обладаете даром притягивать неприятности.

Погода стояла отличная, хотя каждый следующий день был чуть холоднее предыдущего. Леконфилд оказался прекрасным местечком; леса, окружавшие поля и замок, радовали взор осенней яркостью красок.

Тем не менее время тянулось медленно. Мы с Бараком и Джайлсом скрашивали досуг игрой в карты. Барак все время оказывался в выигрыше, прибрав к рукам изрядные суммы, и мы сочли за благо перейти к шахматам. Настоящих шахмат у нас, разумеется, не было, но я нарисовал фигуры на обрывках бумаги, и мы с Джайлсом целыми часами обучали Барака премудростям этой игры.

Тамазин мы не видели, ибо правила приличия запрещали ей появляться около нашей палатки. По вечерам Барак, опираясь на палку, ковылял к ней на свидание. После нашей недавней размолвки Тамазин избегала встреч со мной. Должно быть, она обо всем рассказала Бараку, ибо он в моем присутствии почти не упоминал о своей возлюбленной.

Утром, на третий день нашего пребывания в Леконфилде, мы с Джайлсом стояли у палатки, любуясь разноцветным лесом. Я заметил, что в последнее время старик сильно похудел, утратив сходство с крепким кряжистым дубом.